О шокирующем случае с “девочкой-маугли” и правах детей говорим с адвокатом, кандидатом юридических наук Викторией Дергуновой заслуженным юристом России, полковником МВД в отставке, бывшим руководителем службы инспекторов по делам несовершеннолетних МВД России Татьяной Папковой, начальником отдела опеки и попечительства Пресненского района Москвы Светланой Комковой и президентом благотворительного фонда “Волонтеры в помощь детям-сиротам” Еленой Альшанской. Ведущий – Руслан Быстров.

БЫСТРОВ: Мне кажется, государство должно быть радо, что я хоть куда-то позвонил. Я не должен учить все телефоны на свете, поэтому я звоню в полицию. Полиция должна что-то предпринимать в ответ на мое обращение, вот в данном случае, что ребенок плачет, или нет?

ПАПКОВА: Вы знаете, очень сложный вопрос. Что значит – плачет? Ну, конечно, предположим, участковый инспектор должен опросить соседей, почему он плачет? Тогда давайте вносить изменения в закон, что если сосед позвонил, ребенок заплакал, участковый приходит, взламывается дверь сантехником или техником, и все.

БЫСТРОВ: Тоже – бред. Вот и выхода как-то не видится пока.

ПАПКОВА: Вы знаете, вот "наехали", извините за такое выражение, на полицию в данном случае, ну я не согласна. Потому что здесь не сработала вся система.

БЫСТРОВ: Мне кажется, как раз эта цепочка могла бы распутаться с помощью участкового, потому что соседи что-то заподозрили неладное, они обратились в органы внутренних дел. Приходит участковый, начинается выяснение: кто там живет, что там.

ДЕРГУНОВА: Да ладно участковый, есть инспектор по делам несовершеннолетних при всех районах УВД.

БЫСТРОВ: МВД должно было оповестить, и дальше уже начинается работа.

ДЕРГУНОВА: Конечно.

БЫСТРОВ: Что там долг, что отключены услуги ЖКХ. Вот, мне кажется, с этого могло начаться, если бы была реакция со стороны МВД?

ДЕРГУНОВА: Государственному органу поступил сигнал, сигнал о том, что есть какая-то ситуация, которая вызывает – раз подозрение, второй раз подозрение, третий раз подозрение, то есть это единоразовое обращение, как я уже поняла, причем не анонимное. Ну, как можно не выйти в адрес и банально просто не опросить соседей и узнать, что там происходит? Выйдите вы утром, выйдите вы в обед.

БЫСТРОВ: А может быть, пришли, дверь не открыли.

ДЕРГУНОВА: Вот. Это вопрос попустительства, что мы для формального основания вышли, нам не открыли дверь, мы ушли, мы вроде как бы...

БЫСТРОВ: А что делать, взламывать?

ДЕРГУНОВА: А почему бы не выйти утром, в обед, вечером? Вот у вас три выхода и все три раза вы слышите, как ребенок кричит, и никто не открывает дверь, взрослого не слышно. Разве это не вопрос угрозы жизни и здоровью маленькому ребенку за дверью? Почему он 12 часов кричит, и взрослого человека рядом с ним нет?! Или давайте мы будем ждать, когда он перестанет кричать!

БЫСТРОВ: А что дальше? Хорошо, вот участковый понимает, что, наверное, есть угроза жизни и здоровью, каким образом он может открыть дверь частной собственности?

ДЕРГУНОВА: Послушайте, у правоохранительных органов есть право взламывать двери, когда они подозревают, что за дверью происходит либо преступление или происходит ситуация, которая угрожает жизни и здоровью лицу, которое не способно к самозащите.

БЫСТРОВ: То есть достаточно подозрения, не надо суда?

ДЕРГУНОВА: Да, ничего не нужно. Потом уже действия оспариваются в установленном законом порядке по взысканию убытков, ущерба, если это было безосновательно и так далее. Вот приехало же МЧС и вскрыли дверь.

* * *

КОМКОВА: Дело в том, что говорить о недоработке кого-либо и чего-либо всегда очень удобно. Каким бы образом органы опеки вообще бы узнали об этой ситуации и знали ли о ней вообще? Вот этот вопрос, который мне до сих пор не понятен. Скорей всего органы опеки и попечительства не знали об этой ситуации, не знали об этом факте.

БЫСТРОВ: А как обычно они узнают о таких случаях, от кого?

КОМКОВА: О таких случаях узнается совершенно случайным образом. Нет у нас программ оповещения или каких-либо исследований, или еще что-то. То есть об этом либо случайно кто-то позвонил или сказал, или как-то предупредил, или нам сообщили из органов здравоохранения, или из органов образования, или из органов полиции о том, что существуют такие проблемы в отношении какого-либо конкретного ребенка.

* * *

АЛЬШАНСКАЯ: Я соглашусь, что таких государственных механизмов, чтобы контролировать, что происходит в семье за закрытой дверью, если нет очевидных внешних проявлений нет, и, в общем-то, быть не может. Просто видеокамеру в каждую квартиру поставить, создать центр и наблюдать. У нас на самом деле единственный механизм, который действительно работает, вот до этапа что-то произошло – это наше человеческое взаимодействие, простая коммуникация на местном уровне, когда вы живете в многоквартирном доме.

Я сама об этом тоже задумалась: я реально не знаю своих соседей, я не очень даже понимаю, где живут дети. Если у нас эта история будет меняться, вот наше внутреннее понимание, что надо здороваться с людьми, которые живут рядом, улыбаться, не знаю, обмениваться новостями о погоде, в конце концов, чтобы у нас возникал этот контакт. И если мы понимаем, что в доме живет, например, мама, которая одна с ребенком, это та потенциальная ситуация, где может понадобиться помощь. Но это вообще тяжело – одному родителю растить ребенка, тем более младшего возраста.

И вот в этой ситуации, если у нас будет на обычном человеческом уровне такой совершенно естественный порыв, если понимать, что мама одна растит ребенка, с ней разговаривать, спрашивать, как у нее дела, предлагать одежду своего ребенка или какую-то помощь, вот эта история способна быть максимальной профилактикой.

Полностью слушайте в аудиоверсии.